РАССТРЕЛ ГРЕЧЕСКОГО КУЛЬТУРНОГО ЦЕНТРА В БАКУ

Таким образом, понтийцы, “не обремененные” образованием (а таких было большинство), открывали для себя новые миры: безбрежный мир возвышенного и прекрасного, богатейший мир идей и чувств своих великих предков, веками восхищавший людей. Спектакли исполнялись на новогреческом языке. На понтийском диалекте звучала пьеса известного греческого писателя, актера и режиссера, члена Союза писателей СССР Ф. Канониди “Ти трихас то гефири” (“Трихский мост”), создавшего драму на основе древнегреческой легенды. Несколько раньше (в 1917 году) эта легенда составила содержание оперы “Старший мастер” известного композитора Греции М. Каломириса (1883-1962).
Пьеса Ф. Канониди стала своеобразным “бестселлером”, ибо не было на территории СССР ни одного греческого коллектива, который прошел мимо этой драмы.
В репертуаре театра были также спектакли на русском языке и сценки из современной жизни. Последние исполняла группа, получившая название “живая газета”- очень распространенная в 1920 годы форма политической агитационной работы большевиков.
Театральные постановки приурочивались, как правило, к революционным и религиозным праздникам. Посещение спектаклей было платным. Билеты разносила комиссия по их распространению. Интерес к театральным постановкам был огромным, зал театра всегда был переполнен.
Трудно описать атмосферу, господствовавшую в зале. Обычный гул перед началом спектакля, когда посетители, приветствуя своих знакомых, задавали традиционный вопрос “пос исте?”, сменялся благоговейной тишиной при поднятии занавеса, нарушаемой в зависимости от содержания пьесы то взрывами хохота зрителей, то замиранием их сердец, то вздохами сочувствия героям пьесы, то аплодисментами, пик которых приходился на конец спектакля, когда восхищенные зрители изо всех сил старались отблагодарить артистов за радость общения с прекрасным.
Невозможно переоценить огромную эстетическую, нравственную и образовательную роль спектаклей для зрителей, среди которых было немало вчерашних потомственных крестьян, не подозревавших о существовании такого чуда из чудес, как сценическое искусство. Для многих из них эти спектакли превращались в “школу” по изучению новогреческого языка.
Иную гамму чувств, иные эмоции рождало то, что происходило в клубе после окончания спектакля. Почти каждое театральное представление имело свое продолжение, которого с большим нетерпением ждали все, особенно молодежь. В зале, мгновенно и охотно переоборудованном ею (все стулья расставлялись вдоль стен так, что освобождалось большое пространство) начиналось новое, на этот раз массовое действо – понтийские танцы, в котором принимали участие почти все присутствующие: артисты, отыгравшие спектакль и бывшие зрители (кроме старых людей – они наблюдали за происходящим).
Корифеем в этой части вечера был Фома, мой отец – музыкант Божьей милостью, певец и лирарий.
Понтийцы любили и почитали моего отца за выразительное пение, за виртуозную игру на лире, за огромный репертуар, включавший музыку греческую, армянскую и турецкую. Понтийцы называли отца “Орфеем города Баку” – так легко и просто ему удавалось зажечь сердца своих соплеменников и привести в движение многие струны их душ, так охотно они отдавались очарованию его исполнительского искусства. Помню огромное впечатление, которое оказывала застольная, полная драматизма историческая песня “Чанак-кала”. Отец исполнял ее на греческом и на турецком языках, причем так выразительно, что глаза увлажнялись даже у мужчин. Но больше всего отца любили за то, что он охотно делился со всеми талантом, которым его щедро одарил Аполлон. Если его друзьям и просто знакомым не хватало веселого настроения во время застолья – они шли за этим к Фоме. И он, сбросив с себя усталость и неподходящее настроение, немедленно откликался на зов любителей понтийских песен, потому что считал: Бог дал ему талант для того чтобы доставлять людям радость – это его святая обязанность. Может быть, поэтому отец никогда никому не отказывал в желании насладиться его искусством. И не было случая, чтобы отец брал за это плату.
Но я отвлекся от главной темы своего рассказа.
Состояние нетерпения и предвкушения праздника прекращалось, когда отец брал в руки лиру и начинался долгожданный “фестиваль” понтийской музыки с ее изумительно красивыми песнями и танцами, с волнующей, насыщенной “психическим током” атмосферой, царившей в клубе весь вечер.
С первых же звуков волшебницы лиры составлялся круг танцующих, который постепенно расширялся, захватывая все свободное пространство, если он не вмещал всех желающих, то внутри него образовывались другие круги – поменьше.
В течение вечера исполнялась своеобразная импровизированная “хореографическая сюита”, основанная на контрасте движений, темпов и настроений, составленная из таких популярных и любимых понтийцами всего мира танцев, как “Тик”, “Омал”, “Дипат”, “Тригона”, “Патула”, “Митерица”, “Лахана” и другие. Медленные танцы сменялись как в калейдоскопе, быстрыми, смешанные – мужскими (например – “Серра”), требовавшими огневого темперамента. Мощная энергия, исходившая от музыки и от эмоционального тока танцующих была столь велика, что невозможно было усидеть на месте – в общий танец включались все новые и новые поклонники Терпсихоры, в том числе и пожилые люди. В этих случаях, как говорится, пыль поднималась столбом, в жар бросало не только танцующих, но и наблюдающих за ними. Чтобы как-то остудить разгоряченных танцами соплеменников, отец заводил медленный танец и запевал своим небольшим, но красивым тенором. Будучи склонным к юмору, он часто исполнял двустишия в жанре мантинады ( частушки) шутливого характера.
Вот одно из них: