Этот ореол для меня был НАСТОЛЬКО СИЛЁН, что через четверть часа после того, как я мельком увидел этого одинокого Саракацана, я сидел за столом рядом с ним. Среди кузнецов и мастеров по изготовлению сбруи, на окраине города, где старые ремесленники устраивались поудобнее, чтобы после работы покурить наргиле (вариант кальяна – прим. С.Х.). Я наблюдал, как он заказывает и пьет кофе, и размышлял, как бы мне завязать разговор. Вскоре, хлопнув мозолистыми руками, он позвал кафеджи (бариста – прим. С.Х.) и приготовился уйти. Кафеджи пришел с полной охапкой изысканного снаряжения и мальчиком, который вел лошадь. Саракацан вскочил на коня и положил свой посох на колени. Кафеджи вручил ему две шестифутовые свечи, украшенные лентами и развевающимися белыми атласными бантами. Затем последовали все эти легкомысленные белые безделушки, которые, как я знаю по собственному опыту, должен вносить кумбарос — шафер, спонсор или шаферша — при короновании жениха и невесты на православной свадьбе. Там были свечи поменьше, атласные ленты в коричневой бумаге, свертки со сладостями и еще коробка со свадебными венками из мишуры. Внезапно удача повернулась ко мне: когда он тронулся, муслиновый мешочек с засахаренным миндалем выскользнул и упал в пыль. Подобрав его, я побежал за ним. Удача все еще сопутствовала мне, и я не забыл, отдавая его, произнести ритуальную фразу свадебного гостя, обращенную к кумбаросу. Она была взята из десятой главы книги Святого Луки или Первого послания к Тимофею: «ἄξιος γὰρ ὁ ἐργάτης τοῦ μισθοῦ αὐτοῦ ἐστι», (Ибо трудящийся достоин награды за труды свои – прим. С.Х.). Он натянул поводья, приложил правую руку к сердцу и склонил голову в торжественном жесте благодарности. Затем, оглядев меня с ног до головы и выдержав паузу, он спросил с сильным деревенским акцентом, откуда я родом. Я ответил ему и спросил, где состоится свадьба. “Завтра в Сикарайе”, – сказал он, – “в двух часах езды отсюда”. После еще одной паузы он добавил: “Окажите нам честь, приходите”. Он повторил свой изящный поклон и, ощетинившись посохом и свечами и развевая атласными лентами, удалился.
На следующий день железная дорога вела меня параллельно Эмилианскому пути – дороге легионов из Адриатики в Константинополь – нити, на которую нанизан Александруполис и еще дюжина древних городов.
Вагон, который вез нас по узкоколейке, казался старым, как музейный экспонат. Высокий и узкий, его кузов был выкрашен так, чтобы имитировать текстуру желтого дерева и обит потертым бархатом с кисточками. Этот восхитительный вагон, рассчитанный на двух путешественников из романа Жюля Верна, нес нас, покачиваясь, сквозь фракийское небо, над ущельями и платановыми лесами, каменистыми руслами рек и поросшими кустарником склонами гор на невероятной высоте. Древние Фракийцы обычно держали своих кобыл головами по ветру, чтобы ветер помог им зачать жеребенка. Над каким из Родопских перевалов, фыркая, пролетал этот невидимый жеребец?
